Очень страшные истории: «Ворожеи не оставляй в живых», Екатерина Кузнецова

— Сырыми костями пахнет,— сказала Алиса. Михаил не заметил, как она подошла.

По трассе промчалась фура, за ней последовала «окушка».

Порыв ветра сорвал и закружил пыльную листву. Хмурое октябрьское утро и впрямь пахло сы-

рыми костями.

— Это она,— прошептала Алиса, наклонившись к обелиску. Иногда объяснение из девушки можно было выбить только кулаками, порой она включала Капитана Очевидность.

Ее настоящего имени Михаил не знал, не спрашивал. Алисой ее прозвал Артем, дурак, веривший, что не все ведьмы злые. От героини Кэрролла в девушке было только сознание, настроенное на волну Страны чудес. Столбик термометра держался около нуля, а на ней не было ничего, кроме короткого белого платья без рукавов, не скрывавшего синяки и шрамы на руках и бедрах.

Алиса дотронулась до фотографии и тут же отдернула пальцы. Черты лица исказила боль, но прошло несколько секунд, и они приняли привычное отстраненное выражение. Алиса спряталась за длинными белыми волосами, отгородившись от злого и страшного мира.

«Я в домике, меня нет», как говорила Ириска, опуская вьющиеся локоны на лукавые глазки. Воспоминание оставило во рту привкус горечи. Не похожа Алиса на его дочку, ничуть не похожа.

— Идем,— сказал он.

Они продолжили путь вдоль трассы Москва— Урал. «Калину» Михаил оставил на проселочной дороге метрах в пятистах от съезда с трассы в город Н... Вадим Николаевич остался в машине. Старик сильно сдал в последние дни: не прекращавшаяся уже третий месяц охота на ведьму давала себя знать.

Ворожеи не оставляй в живых.

Михаил столько раз слышал эту фразу в кино, что она, как и прочие затертые цитаты из Библии, утратила для него свою суть.

Еще год назад он вместе с Ириской читал Пратчетта. Вместе с дочкой смеялся над проделками вещих сестричек, смущаясь, пропускал остроты Гиты Ягг. Удивлялся чудесам Незримого Университета и с грустью поглядывал на дочку, стоило Смерти заговорить заглавными буквами. Читал Пратчетта, а должен был «Ведьм» Роальда Даля.

— Пап, давай нарисуем цвет волшебства,— попросила Ириска вечером, когда зло подкралось к дачному домику, где они проводили лето.

Томный июньский вечер, сладкий, как пенки от клубничного варенья, разлился по дачному поселку. В соседнем лесу отсчитывала чьи-то годы кукушка.

— Октариновый, октариновый,— шептала под нос Ириска, сидя на открытой веранде за шатким столиком. Девочка макала кисточку в новые акварельки, высунув от усердия кончик языка, заглядывая в книгу «Шляпа, полная небес». На альбомном листе змеились фиолетовые стебли, распускались сиренево-желтые цветы. Рисунок напоминал шедевр закинувшегося «маркой» авангардиста.

Михаил поцеловал дочку в теплую макушку и пошел в дом готовить ужин. Минут через двадцать услышал, что Ириска разговаривает с какой-то женщиной, должно быть, тетя Лида пришла спросить что-то по хозяйству. Михаил не вышел поздороваться, не хотел, чтобы пенсионерка с притворным сочувствием расспрашивала о бывшей жене. Он вышел на веранду, только когда высыпал на сковороду нарезанный соломкой картофель. Ириски за столом не было. Он ее позвал, дочка не ответила. Михаил вернулся в дом. Он не беспокоился, мало ли, в туалет пошла (деревянный «домик» стоял на другом конце участка) или к тете Лиде, та часто угощала Ириску конфетами. Михаил дожарил картофель, залил яйцами, посыпал зеленым луком.

— Вещая сестричка, пошли есть,— позвал Михаил, уверенный, что Ириска уже вернулась.

На улице совсем стемнело. Он вышел на веранду — никого, прошел по огороду до туалета — пусто. Тревога начала перерастать в панику. Михаил пошел к соседке.

В доме у тети Лиды свет не горел. Михаил постучал, позвал. Никто не ответил. Он открыл дверь, из комнаты повеяло холодом. Нащупав выключатель, Михаил включил свет. Тетя Лида сидела за обеденным столом, по мертвому, искаженному ужасом лицу ползали земляные черви.

Ириску нашли через два дня в лесу, со следами человеческих зубов на обглоданных костях.

Следователь сказал, что она была жива, когда ее ели. Он был младше Михаила. Лет двадцать пять— тридцать. Если это было и не первое его дело, то одно из первых. Служба еще не наложила на его лицо отпечаток сурового равнодушия.

— Зови меня Артем,— сказал следователь, запер дверь кабинета, нервно закурил и рассказал, кого подозревает в убийствах.

Ведьма.

Слово повисло в сигаретном дыму.

Михаил готов был дать следователю в морду, подумав, что это какой-то жестокий полицейский юмор. И врезал бы, если бы не оцепенение, сковавшее его после похорон. Артем говорил что-то о пропавших в городе детях и свидетелях, видевших женщину с рыжей косой, доходившей почти до икр. Михаил не прислушивался. В голове звучал крик бывшей жены, вспомнившей о дочери, только когда та умерла. Яна обвиняла его в смерти Ириски, называла убийцей. Захлебываясь рыданиями, вырывалась из рук любовника. Крики гулко отдавались в стенах церкви. Он еле сдерживался, чтобы не врезать по ее раскрасневшемуся, мокрому от слез лицу. Ему хотелось наорать, обвинить ее. Это она их бросила, предала.

— Нет тела — нет дела,— нервно пошутил Артем.— Ирина первая, кого нашли. Теперь можно ту бабу рыжую прижучить.

Ирина? Какая Ирина? — не мог понять Михаил. Убили Ириску. Его дочку. Ирина — чужое имя, так звали тещу, старую стерву.

— Старичок, конечно, не от мира сего, и, если бы к другому следаку привязался, его бы в дурку сдали. Не веришь? Я и сам не верил, пока... впрочем, ладно,— Артем все говорил и говорил.

Рассказывал о старике, повадившемся ходить в РОВД, когда начали пропадать дети. Артем его тогда приметил — мало ли извращенцев в городе. Думал, что потянуло деда на детей не просто так.

— Ты сам с ним поговори.— Следователь протянул Михаилу клочок бумажки с выведенным округлым почерком именем — Вадим Николаевич Вый. На обороте — номер телефона и адрес.

Перед глазами расплывались октариновые круги, в ушах звенело.

Ты ее убил, козел!

Стоило Михаилу закрыть глаза, как он видел руку с черными жесткими волосками на толстых пальцах. Священник бросал горсть песка на белое кружевное покрывало.

Прах к праху.

Под покрывалом лежало истерзанное тело его дочери.

Видение захватывало, не давало спать. Михаил согласился поехать к старику, лишь бы не возвращаться в опустевшую квартиру.

Ворожеи не оставляй в живых.

Чем больше он узнавал, тем больший смысл обретали эти слова.

Минуло три месяца с тех пор, как он, заперев квартиру, с головой ушел в охоту на ведьму, метавшуюся по стране, в каждом городе оставляя обглоданные детские кости. Он быстро понял, что не сможет спасти всех, быстрее только осознал, что живым ему домой не вернуться. Все, чего он хотел,— отомстить за Ириску.

На полу в пустой квартире пылились оторванные от корешка черные глянцевые обложки и обрывки страниц с приключениями вещих сестричек.

Слева за лесополосой виднелся серый высокий забор, за ним — хмурые корпуса фабрики игрушек. Справа по дороге проносились легковушки и газельки, ползли междугородние автобусы и фуры. Ни одна машина не свернула в город, некоторые притормаживали, включали поворотные огни, но, простояв несколько секунд, продолжали путь вперед. Ни одна машина не выехала из города.

Чары, не пускавшие в Н... незваных гостей, дали о себе знать, едва Михаил сделал шаг с обочины трассы на дорогу, ведущую в город. Воздух загустел. В костях и суставах появился зуд. Возникло желание развернуться и бежать без оглядки. Если бы не Алиса, он бы так и поступил. Девушка подошла к нему и взяла за руку, уверенно свернула к городу, увлекая Михаила за собой. Ее босые ступни бесшумно ступали по щербатому асфальту. Михаил шел следом. Давление нарастало с каждым шагом. Смолк шум машин. Уши заложило, во рту появился привкус гноя. Поток ледяного ветра принес запах дыма: где-то жгли сухую листву. Дорогу заволокло серыми клубами. Зуд в костях усилился. Глаза слезились от едкого дыма, каждый вдох давался с трудом. Он крепче сжал руку Алисы. Девушка шла вперед. Михаил попытался сосредоточиться на ее ногах, скользящих во мгле. Внимательно рассматривал синяки на внутренней стороне бедер, узловатый, плохо заживший шрам на левой икре. Давление ослабло. Зуд в костях прошел. Дым рассеялся. Михаил осмотрелся вокруг. Они шли по широкой улице между высокими кирпичными заборами с ржавой колючей проволокой наверху. «Ул. Лазо, 25» — гласила синяя табличка на станции техобслуживания с противоположной стороны дороги. Они в городе, внутри кокона.

Для окружающего мира город жил обычной жизнью. Местные телеканалы и радиостанции вещали, в соцсетях публиковались посты. Только обещавшие навестить родственников в других городах жители Н... задерживались на пару дней. Некоторые дороги, ведущие в город, были перекрыты из-за ремонтных работ или крупных аварий. Другие — защищали чары. Ведьма очень постаралась, чтобы скрыть от посторонних, что происходит в Н... Это не глухая деревня, о жителях которой никто не вспомнит, а административный центр Н...ского района, по данным последней переписи, здесь проживало более пятидесяти тысяч человек.

Вадим Николаевич долго рылся в картах и потертых фолиантах, пытаясь понять, что могло заинтересовать ведьму в провинциальном городе. Выискивал сведения о древних могильниках или местах силы. Бубнил что-то о дырах и путях. Но так ничего и не нашел, поэтому теперь они шли вслепую, надеясь, что Алиса почувствует ведьму на месте.

С неба, плотно затянутого облаками, сочился скупой свет.

В городе было заметно теплее, чем в окрестностях.

Тишина. Не слышно ни гудков автомобилей, ни шума колес, ни полицейских «крякалок», ни голосов.

Посреди дороги застыли брошенные машины с распахнутыми дверцами. Михаил готов был спорить, что в домах на столах стоят тарелки с недоеденным ужином, постели разобраны ко сну, в барах и ресторанах ждут пропавших посетителей бокалы с напитками, телевизоры показывают сериалы пустым диванам, ноутбуки «булькают», когда в социальных сетях приходят сообщения.

На перекрестке у фонарного столба лежал дохлый сенбернар, скатавшаяся шерсть блестела от прошедшего прошлым вечером дождя. Чуть дальше, под колесами замершего с распахнутыми дверцами

«ниссана», на мокром асфальте валялись три вороны с поднятыми вверх лапками. Михаил подошел к машине, заглянул внутрь. На заднем сиденье в автокресле лежал окоченевший труп младенца. Розовый комбинезон был разорван, из клочьев ткани торчали скрюченные пальчики. Казалось, ребенок отчаянно пытался выбраться, но ремни не пустили. На посиневшем личике застыла обиженная гримаса, чуть косящие поблекшие глаза спрашивали: почему?

— Потому что потому, все кончается на «у»,— ответил Михаил, как отвечал Ириске, когда не мог найти ответ на ее вопрос.

Почему соль соленая? Почему мальчики другие? Почему мама меня бросила? Почему я умерла?

Алиса обошла машину и открыла дверцу, наклонилась над автокреслом и, прежде чем Михаил успел ее остановить, дотронулась губами до лба мертвого ребенка, высунула язык и лизнула синюшную кожу.

Михаил едва подавил отвращение и желание ее ударить. Она посмотрела на него через салон автомобиля. В темных глазах — ожидание. Можно подумать, что глаза у нее карие, но Михаил знал: они темно-вишневые, как венозная кровь. Алиса отрицательно покачала головой, если ребенка и убили чары, от них уже не осталось следа.

На улице заметно потемнело. Чары набирали силу.

Алиса шла не останавливаясь. Белый силуэт среди сгущавшегося мрака. Михаил тяжело ступал следом, он не боялся ее потерять. Цепь, привязывавшая ведьму к нему, была невидима, но крепка. Стоило ему сосредоточиться, как Алиса с тревогой трогала себя за шею. На коже проступал багровый след от удавки, будто ее вытащили из петли после неудавшегося самоубийства. Надо только напоминать, что поводок он держит крепкой рукой. Михаил не забыл, что стало с Артемом, когда тот решил, что в общении с Алисой можно использовать не только кнут. Пряник дорого ему обошелся. Так же дорого, как детям, попавшим к ведьме до Гензеля и Гретель.

За мрачными громадами заводов располагался спальный район, застроенный типовыми брежневками. «Арбеково» — подсказал 2GIS. Михаил изучал карту в смартфоне, пытаясь найти короткую дорогу к центру города, не обращая внимания на трупы кошек и собак, свернувшихся клубочками, на мертвых голубей и ворон с мокрыми, тяжелыми перьями, которые валялись на тротуарах и крышах автомобилей. Он уже видел такое в Судьбино. Дохлая скотина в хлевах, птицы, кошки и собаки на размытых дорогах. Только там среди трупов домашних животных скрючились и их владельцы, в приступе кровавого безумия загрызшие друг друга. Закостеневшие тела вращали мертвыми глазами, когда они проходили мимо. Всего три дня назад, а казалось, что прошла вечность.

Начался дождь. Капли падали тяжело, будто стекали по парафиновым свечам. Михаил убрал смартфон в карман куртки, застегнул молнию до самого подбородка, заросшего жесткой щетиной. Когда он брился в последний раз? Михаил не помнил. После смерти дочери такие вещи, как бритье, чистка зубов, душ, стали неважны. Дни ползли, как полупереваренные трупы в кишечнике огромного белого червя, безразличные ко всему, кроме обжигающей агонии.

Алиса стояла у остановки общественного транспорта, изучая доску объявлений. Афиши звали окунуться в мир фальшивого веселья. На пестром плакате с рекламой бразильского цирка белые тигры сидели спиной. Спинами повернулись отечественные поп-звезды, собиравшиеся в город с концертами. На всех афишах вместо фальшивых улыбок и изображающих радость лиц — затылки.

В кино герой наверняка бы сказал: «Что за?» Михаил слишком привык к чертовщине, чтобы удивляться. Он ждал, пока Алиса скажет, чувствует она ведьму или нет. Девушка отвернулась от доски объявлений и пошла по пешеходной дорожке, перешагивая трупы птиц. Вот и ответ.

В окнах пустых квартир горел свет, вывески супермаркетов мигали и приглашали за товарами. На афишах, баннерах, рекламных щитах люди отвернулись, разглядывая что-то в исподней реальности. Их всех объединял секрет, которым они не хотели делиться. Губернатор области, обещавший краю достойную жизнь; полуобнаженная девушка, демонстрирующая модный купальник; лысый амбал, грозивший баллоном с распылителем расползавшимся в стороны крысам. Все что-то скрывали, все были «в домике».

Около полудня они вышли к площади имени Ленина в центре города — закатанному в асфальт прямоугольнику, по сторонам которого стояли дореволюционные кирпичные здания.

В центре площади была разбита клумба. Трехметровый вождь мирового пролетариата лежал у подножия подпорной стенки, уткнувшись бронзовым лицом в жухлую траву и цветы, похожие на распотрошенную цветную капусту.

Алиса подошла к клумбе, встала на колени рядом с упавшим памятником, низко склонилась к земле, белокурые волосы запутались в мертвой траве. Платье задралось, приоткрыв бледные ягодицы.

— Эй,— окликнул Алису Михаил.

Она не повернулась, лишь ниже склонила голову, прислушиваясь к чему-то.

Михаил подошел к девушке. Рядом с памятником в земле зияла яма диаметром около полуметра, рядом — невысокий холмик почвы, раскисший от дождя. Алиса посмотрела на него из-под упавших на лицо волос, глаза из темно-вишневых стали алыми, полными ярости.

След от удавки побледнел до светло-лилового. Не раздумывая Михаил ударил ее кулаком в скулу, за секунду до того, как она на него бросилась.

Подскочил, схватил за волосы, стащил с клумбы на асфальт. Алиса вырвалась, зашипела, кинулась на него, метя в глаза. Михаил увернулся, перехватил ее поперек талии, бросил на землю, врезал ногой в живот. Алиса согнулась пополам задыхаясь, протянула руку, пытаясь схватить за мокрые джинсы.

— Тварь! — закричал Михаил.— Лучшего места не нашла?!

Он пнул ее ногой, заставляя перевернуться на живот. Алиса попыталась отползти, но Михаил встал рядом на колени, схватил ее за ноги, притянул к себе и вынул из ножен на поясе охотничий нож. Навалился сверху, левой рукой перехватил ведьму за шею и с силой прижал ее лицо к асфальту, а правой — разрезал платье у нее на спине, обнажив покрытую шрамами кожу. Алиса застонала, все еще пытаясь вырваться.

— Не дергайся.

Как же он ненавидел все это, ненавидел себя, Алису, рыжую ведьму!

Его рука не дрожала, когда он сделал глубокий надрез на спине Алисы. Отвращение не накатило, когда он прижался губами к ране и начал пить кровь. Жалость и отвращение — чувства, которые он не мог себе позволить. Алиса перестала дергаться, след от удавки на ее шее потемнел до багрового, стал почти черным. Михаил оторвался от раны, чувствуя, как внутри разливается тепло. По венам заструился жидкий огонь, чуждая сила. Тыльной стороной ладони он вытер перепачканный кровью рот, напоминая себе упыря из бабушкиных рассказов.

Алиса не шевелилась, хрипло дышала, сжавшись в дрожащий комочек, из крепко зажмуренных глаз текли слезы.

— Сучка знать своего хозяина должна, если ее не бить, не учить, то она тебя слушаться не будет,— наставлял Михаила Вадим Николаевич, раскуривая вонючую «козью ножку».— Нам с той дрянью, что детей жрет, не справиться. Ее ни пуля, ни нож, ни огонь не возьмет. Клин клином вышибать надо, одну ведьму на другую натравить.— Он указал морщинистым сухим пальцем на девушку, лежавшую на полу, связанную вымоченными в отварах веревками, которые старик приготовил загодя. Путы не давали ей колдовать. В глазах нереального, как у героини анимэ, темно-вишневого цвета застыл ужас.

— Ну, чего ждешь?

Михаил поглядел на Артема, тот изучал служебный пистолет, направленный в грудь ведьмы. Такой уверенный, когда они вломились в дом, сейчас следователь явно сомневался, искоса поглядывал на старика, наверняка думал о том, что они совершили ошибку, что вся эта история с ведьмой — бред. Верил и не верил записям с камер видеонаблюдения, на которых женщина с рыжей косой растворялась в воздухе, держа на руках похищенных детей. Они несколько раз пересматривали ролик, где ведьма превратила в пса прохожего, остановившегося, когда она околдовывала девочку лет восьми рядом с супермаркетом. У Михаила мурашки побежали по коже, когда они через пару дней приехали на место похищения. Пес, ободранный и тощий, так и кружился у входа в супермаркет, поскуливая и заглядывая в глаза прохожим.

— За дочку отомстить хочешь? Ты не гляди, что молодая да пригожая, думаешь, силу свою она откуда берет? Если не детей жрет, то жертвы кровавые приносит,— прошамкал Вадим Николаевич, подавая Михаилу узкий ремешок из сырой кожи. На нем черной тушью были намалеваны надписи на старославянском. Михаил попытался прочитать, но смысл ускользал, буквы расплывались перед глазами.

— Петля ведьму воле твоей подчинит, тенетами невидимыми привяжет, а кровь порвать их не даст.

Михаил накинул ремешок на шею девушки и затянул. Она начала задыхаться, царапать связанными руками впившуюся в плоть сырую кожу, ремешок врастал в ее мышцы, пока на шее не осталась только черная полоса.

— Теперь кровь.

Нож Михаил доставал как во сне. Делая надрез над ключицей ведьмы, он старался не обращать внимания на мольбы и стоны. Ее кровь по вкусу напоминала кокосовую воду.

— Ее еще трахнуть надо.— Старик осклабился, слюнявые тонкие губы раскрылись, обнажив кривые желтые зубы. Было в этом Вадиме Николаевиче что-то мерзкое. Вроде старик как старик. На почти лысом черепе — коричневые пятна, кожа на шее висит щетинистой складкой. Но глаза его были глазами блудодея с яркими живыми зрачками.

— Я не насильник,— сказал Михаил, сплюнув кровь.

Вадим Николаевич, пожав плечами, добавил:

— Пока ты тут Муму дрочишь, ведьма еще чью-то дочку жрет. Трахнуть, говорю, ее надо, волю сломать, чтоб как собака тебе служила. А надо — значит, трахай. Ты ту суку сам не убьешь. Инквизиторы такие резвые были потому, что баб простых жгли, если бы им хоть одна настоящая ведьма попалась, то костры их кости бы глодали. Ты рыжую ведьму не убьешь, а она может,— старик показал «козьей ножкой» на девушку,— но заставить надо.

Пальцы дрожали, когда Михаил расстегивал пряжку ремня и молнию на джинсах. Артем вышел из комнаты с перекосившимся лицом.

От отвращения к себе хотелось блевать. Но старик был прав: поздно поворачивать назад. Нет больше Ириски, которая могла спросить:

— Папа, почему ты сделал тете больно?

Кровь приходилось пить не реже чем раз в дватри дня, иначе заклятие ослабевало. Каждый раз Алиса сопротивлялась, чтобы ее усмирить, Михаил использовал силу, ненавидел себя за это, презирал, но напоминал себе: только так он сможет отомстить за дочь.

Следователь жалел Алису, промывал ее раны и смазывал мазью синяки. В конце концов доброта его сгубила.

Неделю назад, когда они решили заночевать в заброшенной деревне, Алиса учуяла след ведьмы — и впрямь как собака. Но они снова опоздали. Как бы они ни спешили, всегда отставали на шаг. Надо было решать, что делать дальше.

Вадим Николаевич беспокойно тер сухие ладони, бормоча что-то себе под нос. Вечер переходил в ночь, со старого погоста слышалось чавканье и треск ломаемой древесины. Старик ходил из угла в угол, то садился на продавленный диван, то шаркал к низкому окошку, то замахивался на Алису. Артем курил, стряхивая пепел на пол. Михаил просматривал ленты новостей, сигнал был слабый, страницы грузились по несколько минут. Ничего. Ведьма как сквозь землю провалилась. Возможно, почувствовала, что ее преследуют?

— Не поняла она ничего,— сказал Вадим Николаевич, словно прочел его мысли,— не до того ей, к цели своей она уже близко, силу накопленную зря расходовать боится. Брось тыкалку свою, пойдем посмотрим, что на погосте делается.

Михаил со стариком вышли во двор, Артем остался в доме с Алисой, отговорился головной болью.

На погосте два медведя разрывали могилу, на земле в глубоких бороздах от когтей валялись переломанные кости, разбитые крышки гробов, поваленные кресты. Звери не обращали на людей внимания, продолжали рыть.

— Ее работа. Дыру ищет, да нащупать пока не может. Помощников подбирает. Беда будет, Миша, если мы ее не поймаем.

Послышалось, или голос старика дрожал от страха?

— Идем, нечего нам тут делать, опоздали мы.

Когда они вернулись в дом, Алисы внутри не было, а Артем, корчась на полу, хватался за кровавое месиво на месте мошонки.

Старик присел рядом со следователем, погладил по мокрым от пота волосам, проговорил:

— Ничего, не ссы, бабу тебе найдем без манды, но работящую.

Артем улыбнулся посиневшими губами и умер. Михаил нашел Алису за домом, она лежала в траве, царапая шею скрюченными пальцами, глаза лезли из орбит, воздух с хрипами входил в сдавленное невидимой удавкой горло. Дать бы суке задохнуться! Но он ослабил мысленный поводок: убить ее Михаил всегда успеет, а сможет ли без нее ото-

мстить рыжей ведьме — вопрос.

Утром Алиса почувствовала след.

— Что там? — спросил Михаил, вглядываясь во тьму, заливавшую яму рядом с поверженным памятником. Он включил фонарик на смартфоне, посветил вниз. Луч выхватил неровные стенки и капли дождя. Дна было не видно. Алиса встала на четвереньки и осторожно, боясь потревожить свежие ушибы и раны, подползла к яме. Окровавленными пальцами схватилась за края. В вишневых глазах больше не было злобы — только страх. Она зажмурилась, отключаясь от всего, что могло помешать уловить следы чар. Октариновые нитки, сказала бы Ириска.

Несколько минут ведьма не шевелилась, лишь пальцы все глубже утопали в грязи. На скуле у нее набух синяк, царапины на щеке сочились сукровицей. Внезапно девушка дернулась всем телом, вскрикнула, отпрянула от ямы и быстро отползла обратно на асфальт.

Из дыры потянуло холодом, запахом разрытой земли и тухлого мяса.

Не найдя слов, Алиса дала Михаилу почувствовать.

Красный свет звал его за собой, под землю, сквозь ледяные реки, сквозь камни. Глубже, ниже. Михаил рыл землю руками. На пальцах стерлось мясо. Сточились кости, но он рыл и рыл. Грыз, глотал. Земля вываливалась из его разорванного живота. Он рыл дальше.

Дождь бил по раскрытым глазам, стекал по лицу, обращенному к цинковому небу. Сознание возвращалось к Михаилу медленно, во рту он все еще чувствовал привкус сырой земли, ноздри будто были забиты почвой, в желудке извивались проглоченные черви. Он лежал на спине, Алиса сидела рядом, укрывшись за мокрыми волосами.

— Нам надо на вокзал, туда пришел поезд,— сказала девушка, будто ничего не произошло.

Сил спросить, зачем им поезд, не было. Михаил встал, помог подняться ей. Сплюнул, стараясь очистить рот, но привкус земли не пропал.

Дорога от площади до вокзала заняла полчаса. Короб из стекла, железа и бетона стоял такой же пустой, как и все здания в городе. Они вошли в стеклянные двери. В зале ожидания стояли дорожные сумки и чемоданы. На полу лежали мертвые воробьи, недоеденные бутерброды, картонные стаканчики из-под кофе, сканворды.

На путях застыл поезд Москва—Пенза. Пахло мазутом и гарью.

Некоторые пассажиры спустились с перрона на пути и руками разгребали щебень. Там, где рельсы были проложены по земле, люди зарывались в почву, отшвыривая прочь трупы голубей и ворон. Те, кого заклятие настигло на заасфальтированной площадке напротив здания вокзала, окровавленными пальцами пытались расцарапать твердую поверхность.

Алиса подошла к седому мужчине в растянутых трениках и синей толстовке, встала на колени рядом, склонилась к его руке и слизнула кровь. Мужчина ее не заметил.

— Я знаю, где она,— сказала Алиса вставая,— но и она теперь знает про нас.

Мертвый голубь, лежавший у ее ног, открыл молочно-белые глаза. Встал, пьяно покачнувшись, на подрагивающие лапы, распрямил мокрые крылья и взлетел.

Сотни мертвых птиц, тяжело взмахивая крыльями, поднялись с земли в небо. Они закружили над вокзалом, сталкиваясь друг с другом, падая на землю и снова взлетая, собираясь в стаю.

От стаи отделилась ворона, кинулась на Алису. Ведьма сделала отвращающий жест. Птицу отбросило прочь и разорвало на части. Месиво из крови, мяса, костей и перьев зависло в воздухе, напоминая кляксу из теста Роршаха. «Клякса», глухо чавкнув, упала на перрон. Михаил и Алиса почти достигли входа, когда стая бросилась на них. Алиса сжала кулаки, выкрикнула первое вспомнившееся заклинание. Нескольких птиц впечатало в асфальт. Ведьма едва успела вслед за Михаилом проскользнуть в двери, захлопнув их за собой. Стая налетела на здание.

Птицы бились в окна и стены. По стеклу в кровоподтеках и перьях побежали трещины.

Алиса посмотрела на Михаила с сомнением, тихо сказала:

— Отвори мне кровь.

Думать было некогда. Михаил вытащил нож. Алиса протянула к нему руки. Он сделал по глубокому разрезу вдоль вен.

«Как для удачного самоубийства»,— вкралась в сознание мысль.

Кровь заструилась по запястьям и пальцам.

— Закрой глаза,— сказала девушка, но он не послушал.

— Живая руда — злая вода, в жилах бейся, в уста черту лейся... — зашептала Алиса.

Кровь текла по ее рукам, но не падала на пол. Багровые ручейки исчезали, не достигая плитки. Девушка закрыла глаза, отдаваясь заклинанию, ускользая из реальности. Воздух вокруг загудел, окна задребезжали.

В дальнем конце зала ожидания стекло не выдержало, разбилось. Птицы ринулись в дыру. На полу зашевелились мертвые воробьи.

— ...смурному другу — ледащую супругу, вдовице — супостата, мне — вдовьего брата...

Язычки черного тумана затрепетали под ногами девушки, зазмеились в воздухе, собирая кровь жадными лакающими рывками. Обвили ее руки, проникли под разрезанную кожу, ввинтились в вены. Раны перестали кровоточить, затянулись. Алиса открыла алые глаза. Повернулась лицом к дверям, приложила ладони к стеклу, лопнувшему с громким треском. Осколки разлетелись пылью, окутавшей стаю. Птицы ссохлись, рассыпались трухой.

Ночь наползла на мертвый город. Михаил выглянул в окно: на улице царила непроницаемая темнота. Электричество отключилось час назад. С неба все еще лил дождь.

Они укрылись в квартире одной из многоэтажек в центре города.

— Я не знаю, как ее остановить. Мне надо увидеть, что видят люди, которые смотрят в черноту,— сказала Алиса, стоило им зайти в квартиру.— Нужны зеркала.

В ванной из крана капала вода, Алиса расставила зажженные свечи по краю раковины, расплавленный воск собирался лужицами на кафеле. Она встала спиной к висящему над раковиной зеркалу, держа в руках маленькое зеркальце так, чтобы видеть свое отражение в большом зеркале сзади.

Михаил стоял рядом с дверью, не глядя на то, что происходит в ванной. Его замутило, когда в зеркале он вместо лица увидел свой лохматый затылок. Несколько минут Алиса молчала, вглядываясь в свое отражение, по бледному лицу скользили тени. Михаил вздрогнул, когда она наконец заговорила, монотонно, как в трансе:

— Она в обмен на силу согласилась отдать черту своего нерожденного ребенка, но чем ближе становился срок оплаты, тем сильнее становилось ее чувство к дочери. Даже имя ей придумала. Аглая. Глашенька. Колыбельные ей пела, когда малышка беспокоилась, словно той от матери паника передавалась. Ведьма договор расторгнуть хотела. Но, когда подошел срок, черт младенца из ее живота достал и забрал в ад. Несколько лет она пыталась найти туда дорогу и способ вернуть дочь. Силу копила.

Знал Михаил источник этой силы: Ириска и десятки, а может, и сотни детей.

— Ненависть в ней все чувства убила. Она от горя и боли с ума сошла. Не боится, что кто-нибудь узнает. Не думает о том, как мир изменится, если нарушить законы бытия. Что?..

Алиса запнулась. Послышался звон битого стекла, Михаил заглянул в ванную: девушка стояла покачиваясь, закрыв лицо ладонями, осколки зеркала искрились у ее ног. Сквозь ладони слышался истерический смех, Алиса опустила руки, по бледному лицу текли слезы:

— Старик! Вадим Николаевич! Он тот черт, что ее дочь украл, скотина жадная, но сил самому не хватило с ней справиться, поэтому вас ко мне привел, он... — Смех перешел в рыдания.— Уроды вы все! — прокричала Алиса — И сдохнете как уроды. Никому прощения от нее не будет! Она, как Тиамат, монстров породит. Они солнце и луну сожрут, а когда ни дня ни ночи уже не будет, новых монстров высрут!

— Успокоилась? — спросил Михаил, когда рыдания утихли.

— Мы опоздали, все уже идет не так. Мир уже меняется, и дело не только в чарах.— Алиса замолчала, посмотрела на огонек свечи.— Красный свет зовет за собой, заставляя каждого искать то, что нужно ему, но в итоге они все исполняют ее волю как рабы. Свет вытесняет все, от него даже смерть не спасает. Нам нужна защита, иначе мы к ней близко не подойдем. А когда подойдем, не смотри на свет. Она их сломала, и мир сломает, как ты сломал меня...

Алиса, сидя на кровати, плела сеть из найденных в квартире нитей мулине. Она смыла кровь и переоделась в найденные в шкафу джинсы и рубашку. Пальцы дергали за нитки, завязывали узелки, приспускали петли, затягивали.

Темнота ей не мешала, зато Михаилу действовала на нервы. Он достал смартфон, зарядки осталось совсем мало, но какого лешего? Михаил включил фонарик, луч света дернулся по стене, скользнул по бледному лицу Алисы. От побоев не осталось и следа. Магия крови — самая сильная магия.

Октаринового цвета, папа?

— Да, милая.— Михаил понял, что сказал это вслух, когда Алиса посмотрела на него.

Михаил посветил на икону, висевшую на стене. Божья Матерь повернулась спиной к миру и закрылась пурпурным платом. Младенец плакал в плоской черноте с обратной стороны расписанной доски.

— Если ты сегодня ее убьешь, я сниму заклятие и дам тебе отомстить,— сказал Михаил, когда зарядка кончилась и фонарь погас. Чернота проглотила слова. Алиса, казалось, и не заметила ничего, она продолжала плести сеть.

— Я знаю, сколько зла тебе причинил, одной свободой за такое не расплатишься. Преврати в козла, сожги, сними кожу, не знаю... делай, что хочешь. Я не буду сопротивляться. Лишь об одном прошу: убей ее, отомсти за Ириску. Я звал ее Ириской. Иришка-Ириска. Она была сладкой, упрямой и мягкой, как ириска «Кис-кис».

Желчь поднялась к горлу.

Сладкой, упрямой, мягкой... Такой же Ириска показалась и сожравшей ее ведьме?

Михаил провел ладонью по лицу, прогоняя дурные мысли.

— Я съем по кусочку твою душу.— Алиса смотрела на него, темно-вишневое сияние лилось из глаз ведьмы.

Михаил кивнул, любые слова были неуместны. Она склонила голову, прислушиваясь к шуму изпод земли. Завязала еще один узел, по разноцветной сети пробежали искры, по комнате разлилось

сияние.

— Готово, обними меня,— сказала Алиса, вставая с кровати,— это спрячет нас от ее глаз.

Михаил подошел к девушке и обнял, сияние накрыло их саваном.

Дождь наконец-то перестал. Михаил и Алиса шли к городскому парку. Под ногами ползали трупы птиц и домашних животных. Пахло гнилым мясом и мокрой псиной. Кошки и собаки провожали их глазницами, выеденными червями. В сырой черноте щелкали клыки.

— Она так близко к цели, что не может отвлечься, чтобы закрыть нам путь,— сказала Алиса, когда они подошли к кованым воротам, ведущим в парк.

Створки скреплял толстый белый червь, обвивая прутья как цепь. Алиса подошла к воротам. Червь вскинул голову ей навстречу, раскрыл пасть, полную шершавых наростов. Ведьма позволила ему обвить ее руку. Прошептала:

— Отопри.

Тварь задергалась, застыла костяной дугой, рассыпалась на части.

Изломанные аттракционы, наполовину ушедшие в землю, напоминали скелеты великих древних. Покореженное чертово колесо подпирало хмурое небо. Поваленные, вырванные с корнем деревья тянули к Алисе и Михаилу кривые ветви. Они шли по заасфальтированной аллее, напоминавшей мост над пропастью. По обеим сторонам аллеи земля была изрыта. Сотни, тысячи нор образовывали в почве провалы и каньоны, полные вязкой грязи. Запах сырой земли вызывал тошноту.

Михаил шел за девушкой, боясь споткнуться и упасть в одну из ям. Каждый шаг давался с трудом, перед глазами полыхал манящий красный свет. Звал вниз — там под землей ждала Ириска. Тянула к нему грязные ручки, просила достать ее. Отворачивалась обиженно. Рвала обглоданными пальцами соломинку. Игриво щурила глаза, затянутые катарактными пленками. Пряталась «в домике» из ладошек от перламутровых искр. Желание спрыгнуть к ней было невыносимым.

— Он хотел, чтобы я ему отсосала,— слова доходили до мозга, будто из другого измерения,— тот мент. Когда вы со старикашкой ушли, он полез ко мне; раз тебе можно меня трахать, то почему ему нельзя?

— Что?

Михаил не мог понять, о чем она говорит.

Какой мент? Какой старик?

Он смотрел, как Ириска пускала бумажный кораблик по воде в одной из ям.

— Иди ко мне, папочка, достань меня, откопай.

— У меня нет лопаты, Ириска.

— А ты руками, руками лучше, руками ты меня из ада достанешь, я в аду, папочка.

— Я иду, милая.— Михаил присел на краю ямы, примеряясь, как спуститься, где копать начать.

— Эй!

Холодные ладони закрыли ему глаза, красный свет не проникал сквозь плотно сжатые пальцы, он больше не видел Ириску.

—Ты копать начнешь, я за тобой полезу,— Алиса выплюнула слова с отвращением и ненавистью,— ты мне обещал, что дашь себя прикончить, забыл? Просто слушай мой голос и не сворачивай.

Алиса убрала ладони от его глаз. Михаил посмотрел в яму: покосившаяся карусель наполовину ушла в воду. Лошадки, вынырнувшие из грязи, пытались убежать прочь, но мчались по кругу. Ириски не было.

— Он же хорошо к тебе относился, защищал,— связная речь давалась ему с трудом.

— Хорошо относился — это когда дрочить ходил в другую комнату, пока ты мою кровь пил?

Алиса помогла ему подняться. Колени казались мягкими как кисель.

— Или кусок жрачки кидал как собаке? Козлы вы все трое, стоило тебе за порог выйти, как он ко мне в трусы лез, а старый черт его подбадривал. Ты тогда про кровь несколько дней не вспоминал — заклятие ослабело. Он сказал, что не гордый и на минет согласен. Анекдот еще тот паскудный вспомнил. И я лизала, сосала, за щечкой катала, а потом — кусала.— Алиса улыбнулась.

От этой улыбки без тени веселости у Михаила побежали мурашки.

— Мы на месте.

Девушка остановилась на краю котлована глубиной с девятиэтажный дом. Развела в стороны руки и хлопнула в ладоши. Вокруг котлована взвилось пламя, озарившее сотни мертвецов, карабкавшихся из сердца ямы на поверхность. Черные от грязи тела ползли друг по другу, извиваясь, как личинки. От некоторых горожан остались только скелеты с едва державшимися на костях кусками мяса.

На противоположной стороне котлована стояла высокая обнаженная женщина с рыжими, почти красными, волосами. Мертвецы ползли в ее сторону.

Ни разу за три месяца Михаил не был к ней так близко. Злость и ненависть требовали выхода. Он хотел броситься на нее, растерзать голыми руками. Ведьма не обращала внимания на чужаков, ее взгляд высматривал что-то среди мертвецов. Увидев то, что искала, она радостно вскрикнула. Отталкиваясь от черепов и переломанных костей, вверх полз скелет с младенцем на руках. Он достиг края котлована и протянул ребенка ведьме. Та взяла дочь на руки, прижала к полной груди. От ее живота к животу ребенка протянулась черная пульсирующая пуповина. Одной рукой все еще держа дочь у груди, второй ведьма разорвала свой живот, развела в стороны кожу и мышцы, кровь ручьями заструилась по бедрам. Ведьма вложила младенца обратно в матку. Рана закрылась, заросла.

Высоко в небе загрохотало, тучи озарила кровавая зарница. Из-под земли нарастал сдавленный гул, что-то рвалось из недр, будто сам дьявол ринулся в погоню за мертвецами, укравшими у него ребенка. Небо на горизонте побелело.

Михаила словно парализовало. На глаза навернулись слезы. Алиса провела пальцами по горлу, нашла слабое место в удавке и отделила ее от шеи. Кожаный ремешок, исписанный чернилами, повис в ее пальцах. Михаил потянулся за ножом — остановить, но рука, выхватившая нож, повисла бесполезной плетью.

— Мать из ада живое дитя вернула, сами законы мироздания теперь изменились. Все чары и молитвы силы лишились. Черное стало белым, цветом смерти. Сейчас единственный момент, когда ее убить можно, она слишком много сил отдала, потом новую Матерь и пальцем не тронуть. Но сделаю я это не для того, чтобы за дочку твою отомстить, а чтобы другие ошейника не носили, который мне шею натер. Пусть каждый тому богу молится, которого сам выберет, а не попы и родители. Или сам станет богом. Все возможно будет. Все.

Михаил посмотрел на другую сторону котлована:

— Похрен почему, просто сделай, дай мне увидеть, как сука сдохнет.

Рыжая ведьма поглаживала раздутый живот, поглощенная счастьем вновь обретенного материнства, до Михаила долетели слова колыбельной песни:

Баю-баюшки-баю...

— Взять! — крикнула Алиса.

В ту же секунду черепа повернулись к рыжей ведьме, щелкнули щербатые рты. Мертвецы, ломая друг другу истертые кости, поползли вверх. Оскальзываясь в грязи, цепляясь за размытые края котлована. Карабкались, пока не достигли цели. Первые скелеты, бросившиеся на ведьму, рассыпались в прах, стоило им к ней приблизиться. Она закрыла живот руками, защищая дитя. Но из котлована вылезали десятки, сотни мертвецов. Черных от грязи тел оказалось так много, что ведьмы стало уже не видно, зато слышались крики ярости и отчаяния, а затем боли. Михаил вслушивался в вопли и стоны умиравшей матери с таким же вниманием и радостью, как когда-то ловил первые слова Ириски.

Небо окрасилось в молочно-белый цвет, но светлее в парке не стало. Наоборот, тьма сгустилась. Из этой неестественной черноты вышла Ириска, подошла к Алисе, взяла ведьму за руку. Девочка склонила голову, повязанную белой косынкой, пряча лицо от взгляда отца.

— Теперь все можно: можно мертвых вернуть, можно ангелов небесных в грязь низвергнуть, саму Божью Матерь от сына заставить отвернуться, как отвернулись от всего они,— Алиса кивнула на мертвецов, бессмысленно возившихся в грязи.

У Михаила мелькнуло смутное воспоминание о стоявших спиной людях на фотографиях. Он рухнул на колени, ему было все равно, что привычный мир исчезал. Смысл имела только девочка в белой косынке, которая отворачивалась, боялась посмотреть на него. Или это он боялся заглянуть ей в глаза и увидеть в них осуждение? Знала ли Ириска о том, что он творил? Говорят, что с того света все видно. Видела ли она, что ее смерть ему дала право стать зверем?

Алиса посмотрела на небо, белое, как кожа покойника. Среди туч хлопали крылья, слышался грохот и звон. Снова пошел дождь. Кровавые капли падали на бледное лицо ведьмы, в багровый цвет выкрасили косынку на голове девочки.

— Меня за городом один черт старый ждет. Некогда мне с вами. Ириска, иди к папе, расскажи ему, как сейчас ангелов в небесах на куски режут. Папа тебя любит, он тебя собой кормить будет, кровь свою тебе отдавать. Будешь душу его есть, как он мою ел.

Алиса подтолкнула девочку к Михаилу. Ириска посмотрела на отца: на бледном лице чернели следы укусов, на правой щеке болтался лоскут кожи, на лбу — ленточка с заупокойной молитвой, в глазах с октариновыми зрачками — лютый голод.

Фото: Shutterstock