Очень страшные истории: «Умирать не больно», Вики Филдс

Ной вошел в ванную комнату Каи Айрленд, откуда доносился шум льющейся из-под крана воды. Девушка лежала на полу, распластав руки в стороны. Ее длинные волосы разметались по кафелю — черное на белом.

Ной прошел к ванной и перекрыл воду до того, как та перелилась через край. Затем проглотил кусок пирога, вытер пальцы о шорты и присел перед бездыханной девушкой, чтобы проверить пульс. Его не было, Кая Айрленд умерла.

Ной поднял ее на руки, мягко опустил в воду, позволил погрузиться на дно ванной. Черные волосы сперва беспокойно взметнулись вверх, затем опали, окружая сетями худое белоснежное тело.

Ной выпрямился, вытер руки о полотенце и облокотился о дверной косяк, приготовившись ждать. Он досчитал до ста дважды, прежде чем почувствовал, что Кая готова вернуться назад. Он приблизился, едва не поскользнувшись на кафеле, и резко выдернул девушку за плечи.

Она закашлялась, вцепившись мертвой хваткой в его запястья.

— Что?.. Что это было?..

Ее взгляд был безумным, и Ной почти рассмеялся, хотя смешного тут было мало.

— Ты умерла, Кая Айрленд.

Я крепко сжала запястья Ноя, оставляя следы ногтей на коже. В ушах гудело, и ничего, кроме этого гудения, не было слышно.

Я крутила головой, стараясь на чем-нибудь сфокусироваться, а затем в поле зрения появился Ной, схватил меня за щеки и сжал. Мне удалось прочесть по его шевелящимся губам несколько слов:

— Ты умерла, Кая.

Повисла оглушающая тишина. Потом прорвались раскаты грома за окном.

Что случилось?

С трудом отлепив окоченевшие пальцы от рук Ноя, который смотрел на меня изучающе, как на интересный экспонат в музее, я содрогнулась: малейшее движение отдавалось болью во всем теле.

Что случилось?

— Думала, что попадешь в рай? — Ной улыбнулся, выпрямляясь. — А тут вот я.

— Я почувствовала, что умираю, — глухо отозвалась я, поднимая взгляд. Его лицо смягчилось, насмешка исчезла.

Нагнувшись, он аккуратно убрал за уши мои волосы, прилипшие к щекам. Его ладонь показалась мне невыносимо горячей, я вздрогнула.

— Ты действительно умерла, Кая. Мне жаль, солнышко, но ты... Может, сначала выберешься из ванны? Тебя не смущает такое положение вещей? — Он показал указательным пальцем сначала на себя, потом на меня. Опомнившись, я ухватилась руками за бортики ванны и поднялась, обдав брызгами Ноя.

— Не нужно пытаться залить все водой! — возмутился он, отскакивая.

Встав на коврик, я обернула себя полотенцем, чтобы он не рассматривал татуировку, просвечивающую сквозь майку. О том, что он уже давно увидел все, что захотел, я предпочла не думать. Я взглянула в зеркало и встретилась взглядом со своим отражением. Несмотря на пережитый ужас, я выглядела как обычно: волосы смоляного цвета были перекинуты на грудь, из-под полотенца виднелись белоснежные плечи с острыми ключицами и лямки майки. Все как всегда, кроме чувства страха и мурашек на коже. Я провела ладонью по белым полоскам застарелых шрамов на руках и на шее.

— Я умерла?

— Да, и это случится еще не раз.

— Что ты сказал? — Я резко обернулась, встретившись с равнодушными глазами-льдинками. Следующая реплика Ноя прозвучала как приговор:

— Я сказал, что это случится еще не раз. И сегодня, и завтра, и послезавтра, и через неделю — ты будешь умирать всякий раз, когда Леда Стивенсон будет пытаться убить себя.

Щелк. В моей голове будто взрывались мыльные пузырьки. Щелк, щелк, щелк. Когда исчезал один, на его месте появлялся другой. В ушах нарастал звон, не давая сосредоточиться на определенной мысли.

— Кто такая Леда Стивенсон?

Ной долго не отвечал, изучая меня спокойным взглядом, затем медленно приблизился и приобнял меня за талию, увлекая за собой. Я оперлась на него, приняв помощь, потому что все еще была там, в мертвом мире, парализованная и шокированная.

Когда босые ноги коснулись ковра, я услышала объяснение:

— Леда Стивенсон — это девушка, которую ты спасла сегодня в женском туалете УЭК. Та милая блондиночка, которая была такой напуганной, что мысленно заставила тебя заступиться за нее. Ле-да Сти-вен-сон, — произнес он по слогам, и я резко остановилась.

Дверь ванной осталась позади, как молчаливое напоминание о случившемся, слева — высокий шкаф из темного дерева, в котором когда-нибудь (не сегодня) будет висеть одежда (не моя). Ной убрал руку с моей спины и склонил голову к плечу, приготовившись к потоку вопросов.

— Ты что, шутишь? — спросила я, и его взгляд похолодел.

— Когда ты задыхалась в ванной комнате и не могла позвать на помощь, это показалось тебе смешным? Когда чувствовала, что душа покидает тело и потом возвращается в него, тебе казалось, что это шутка? Мне так не кажется.

Я почувствовала холодок между лопаток, но причина была не в мокрой одежде и не в распахнутом настежь окне — я просто вспомнила ее, вспомнила девушку-цыпленка, которая смотрела в мою сторону слезящимися глазами, умоляя о спасении.

Она была жертвой Майи Кинг.

— Как она связана со мной?

— Сегодня Леда свела счеты с жизнью, — бросил Ной, оценивая мое выражение лица. — И всякий раз, когда она будет пытаться себя убить, ты будешь умирать вслед за ней.

Что за бред?

— Я ухожу. — И опять слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать. Как и в тот момент, когда призналась вслух, что мертва.

— Ты должна заставить ее жить, Кая. После этого все прекратится. Иначе будешь умирать до конца своих дней.

— Кто ты? — перебила я.

— А ты?

— Что?

— Кто ты, Кая, теперь, когда случилось все это?

Я сделала еще шаг назад, заявляя:

— Я еду домой.

Боже, уже не имеет смысла, чем я не угодила маме, — я все исправлю. Извинюсь, попрошу прощения за все, что натворила, за то, что мучила ее несколько лет подряд, за то, что была хладнокровной и равнодушной дочерью.

Я исправлюсь. Докажу маме, что изменилась.

Что я не монстр.

Что я не робот.

Докажу, что я не как отец.

Я сделаю что угодно, но больше не задержусь в Эттон-Крик ни на минуту.

— Этот город не отпустит тебя, Кая.

— Нет, я уезжаю прямо сейчас!

Внезапно показалось, что все проблемы решатся, стоит лишь уехать.

— Я здесь не останусь.

Ной не двигался, а я металась по комнате: вытащила из-под кровати чемодан и принялась запихивать туда одежду, которую успела достать вчера и разложить на стуле у круглого окна.

— Ты уверена?

Его насмешка больно уколола, я засомневалась, но продолжила бросать в чемодан учебники по медицине.

— Да, уверена. У меня была нормальная жизнь до этого переезда. Я знала, что случится на следующий день, знала о том, какое будущее меня ждет. В Хейдене...

— Нормальная жизнь? — с сомнением спросил Ной, и я резко обернулась. Он вскинул бровь, провоцируя меня на грубость, но я внезапно почувствовала себя уязвимой.

Почему он смотрит так, будто видит меня насквозь?

Ной со вздохом направился ко мне.

— Ты всю жизнь была несчастной, всю жизнь чувствовала себя недостойной. — Он остановился на расстоянии вытянутой руки, кинул рассеянный взгляд на чемодан. Поверх кучи вещей лежала рамка с фотографией. Мне тут же захотелось схватить ее, спрятать от чужих глаз, но я не пошевелилась. — Ты заставила себя стать похожей на него — сильной, решительной, думала, что так сможешь выжить, сможешь справиться со своими чувствами? С обидой от того, что он бросил тебя?

— МОЙ ОТЕЦ ПОГИБ!

Впервые за очень долгое время я потеряла над собой контроль. Лишь когда ноги стали ватными, а во рту пересохло, я вспомнила о таблетках, но не смогла сдвинуться с места.

— И ты даже не попрощалась с ним, — тихо закончил Ной. В голосе не было ни сожаления, ни веселья, глаза, напоминающие небо морозным утром, оставались бесстрастными.

Почему... почему он говорит это? Откуда он знает?..

Он ведь другой — он просто парень, который печет булки; настолько прозрачен, насколько вообще возможно.

Ты знаешь его лишь один день.

Я с трудом взяла себя в руки, справилась с учащенным дыханием и разжала закоченевшие пальцы. Суставы пронзила неимоверная боль, но я даже не поморщилась и твердо заявила:

— Мне все равно, откуда ты все это знаешь. Я уезжаю.

Не хочу больше говорить с ним. Не после того, что он сказал о моем отце и обо мне.

— Ты не уедешь, Кая.

Мы спросили у Вики, что пугает ее саму

Для меня есть два типа ужасов: страшные и мерзкие. Если первый тип ― это про воздействие на читателя глубинным миром, то второй ― про кровь, кишки и вот это все. Порой у меня возникает ощущение, что автор, пишущий «мерзкий ужастик» ставит перед собой только одну цель: поразить читателя. Еще очень не люблю «прием психо». Это когда автор почему-то считает, что может позволить себе творить на страницах романа все что угодно, а затем в качестве объяснения использовать отговорку, будто у героя была шизофрения или другое расстройство. В такие моменты я чувствую себя обманутой.

Современного читателя сложно напугать и удивить, но меня это не смущает, ведь в этом и заключается работа писателя: выложиться на полную, знать, на какие кнопки надавить. В этом помогает психология и опыт. Еще считаю, что читателя можно напугать, если рассказать правдивую историю. Читатели не глупцы, они сразу почувствуют, где автор лжет. Если автор сам верит в то, что пишет, то и читатель поверит.

Самый страшный хоррор ― тот, который максимально приближен к реальности. Где читатель может легко сопоставить себя с героем, где, выглянув в окно, может сказать: «да это же как в книге!»

В реальной жизни сама я очень пугливый человек. Я боюсь темноты, лифтов, собак... внезапных звонков:) Но больше всего меня пугает страх физической боли и неопределенность. Например, читая сцену, где герой спрятался и его вот-вот отыщут, чтобы причинить адскую боль, я даже могу отложить ненадолго книгу.