Конкурс страшных рассказов: «Соседи», Екатерина Каграманова

Женщина была незаметная: скользила по подъезду почти неслышно, здоровалась, не разжимая губ, и отводила взгляд. При этом внутри, в их квартире, было очень шумно. Дети орали, топали, как слоны – в любое время дня кто-то обязательно бегал по комнате. Но, правда, только до одиннадцати ночи, в одиннадцать мать их всех мгновенно утихомиривала. Как – непонятно. Непонятно вообще, как они помещались впятером в однушке. Один был совсем маленький, грудной, потом двойняшки, по виду Мишкины ровесники, которые в сад вроде не ходили, сидели дома, редко появляясь во дворе. И самый старший, который, как и Даша, перешел в восьмой класс, но этот факт тоже стал известен гораздо позже.

Вскоре стало заметно, что к соседке ходят люди. Это были женщины, они шли поодиночке, очень редко по двое. Соседка пила с ними кофе на балконе, иногда держа при этом у груди младшего ребенка. Балкон их был обшарпанный, открытый ветру и пыли: квартиру успешно сдавали много лет подряд, и хозяева были не дураки, чтобы непонятно зачем вкладываться в остекление. Даша со своего собственного уютно обустроенного балкона хорошо видела пятачок, свободный от черных фруктовых ящиков, которые за какой-то надобностью были свалены штабелем сбоку. На пятачке стояли два старых пластиковых стула и низкий пластиковый же столик, из тех, что на море торчат между шезлонгами. Вот там соседка и принимала своих гостей. О чем они говорили, Даша не слушала: во-первых, далеко, во-вторых, неприлично.

И вот тогда Дашина мама, не желая терпеть неизвестность, поймала одну из визитерш на лестнице и спросила, что вообще происходит, куда они все шастают и зачем. Девушка, почти не растерявшись, ответила, что приходила к гадалке: «Она на кофе гадает, лучше всех в городе. Такое видит! Ну, и еще всякое, знаете...» В голосе девушки ясно слышалось восхищение, перемешанное с испугом. Дашина мама обалдела. Не зная, как реагировать, она передала этот разговор папе, добавив торжествующе-горькое: «Я ж говорила!» Папа ожидаемо закатил глаза и сказал, что это вообще без комментариев, дикая бредятина и сколько же на свете доверчивых идиотов. На том пока и остановились.

В начале августа, сразу после папиного дня рождения, мама отправила Дашу с Мишкой на площадку во двор. Мишке было пять, и мама никогда не отпускала его одного, страшно боясь маньяка или несчастного случая. Дашу она обычно не нагружала присмотром за братом, ходила с ним сама, но тут надо было как следует убраться после гостей, а Мишка ныл, что хочет гулять. Даша сильно не возражала. Она рассчитывала дочитать свою электронную книжку, а Мишка был в целом не проблемный, ему требовался только песок, чтоб строить гаражи и трассы для машинок, а носиться и прыгать он не очень любил.

Они вышли во двор, солнце было просто сумасшедшее, и Даша сразу нашла взглядом свободную скамейку в тени – она стояла далековато от закрытой тентом песочницы, но, в общем, ничего, обзор был. На площадке уже играли дети: наверху, на горке, сидели всем хорошо известные Никита и Снежана. На качелях качалась незнакомая девочка в соломенной шляпе. С краю, под деревьями, возились с чем-то в траве еще двое, кто – Даша не разглядела, виднелись только темные макушки без панамок и кепок.

Мишка тащил пакет со своим инвентарем: лопаткой, ведерком, машинкой и бутылкой с водой. Песочница была его владением, никто на нее обычно не претендовал – скучно, только пирожки из формочек лепить. В первые минут десять Даша еще поглядывала на его сосредоточенно сгорбленную над постройкой спину, а потом перестала: книга была невероятная, мрачный скандинавский детектив, заставляющий обмирать от поворотов сюжета.

Очнулась она от вопля и – буквально следом – воя .

– Дурак, дурак, дура-ак!

Даша вскочила и, поспешно сунув телефон в карман, бросилась к песочнице. Понять, что случилось, было несложно. Мишка тряс головой, топал ногами, сжимая в руке лопатку, рядом со своим обрушенным тоннелем. Чернявый соседский пацан, натужно ревел, держась за голову и кривя рот.

Даша растерялась: ей еще не приходилось разруливать конфликты с чужими родителями. Хотя этот мальчик вроде был тут без матери.

– Что там у тебя, покажи, – попросила она пацана, осторожно отнимая его пальцы от коротко остриженных черных волос.

Ничего страшного там, конечно, не было: ни крови, ни ссадины. Ну, может шишка вскоре бы вылезла.

– Ничего страшного. – заверила Даша и строго глянула на Мишку. – Ну-ка извинись немедленно.

– Не буду! Он все сломал! Дурак! – сквозь злые слезы выкрикнул Мишка.

– А ну прекрати! – рассердилась Даша.

Голос возник сзади – негромкий, абсолютно ровный, будничный.

– Я наведу на него порчу. Он заболеет страшной болезнью и умрет.

Даша еще не успела ничего понять, но внутри все рухнуло, как Мишкин тоннель. Она резко обернулась. Девочка-соседка, двойняшка прибитого Мишкой пацана, смотрела на нее, вздернув подбородок – светло-голубые глаза с черными точками зрачков, ровная челка до ресниц. Солнечные лучи, бликуя, падали на гладкую темную макушку.

– Что ты такое говоришь? – пролепетала Даша.

– Он заболеет и умрет, – сказала девочка гладко, как будто книжку читала. И, подумав, кивнула в конце.

– Миша, пойдем домой, быстро!

Даша покидала игрушки в пакет и утащила Мишку. Дома он с порога нажаловался маме на вредного мальчика, а мама рассеянно ответила ему, вытирая фужеры, что очень плохо так себя вести, но драться, конечно, не надо, надо по-хорошему. Про девочку он ничего не сказал – то ли не услышал, то ли не придал значения. А Даша ушла к себе и стала читать книжку дальше, но никак не могла нормально вникнуть в события. Прокляну... Бредятина, как сказал бы папа, но засело же в голове.

Это было в воскресенье. А в понедельник мама разбудила Мишку утром в сад и почувствовала, что он горячий.

– Миха-ась, ну что такое опять? – расстроилась она, рассматривая градусник. – Опять больничный брать. Где ты эти вирусы ловишь?

– Это вирус, да? – спросила Даша.

– Да скорее всего, тридцать восемь и девять.

Даша успокоилась, пора было вообще забыть, мало ли что болтают дети. А вирусы были делом привычным, ничего особенного. Вызванная из поликлиники участковая докторша подтвердила мамин диагноз и уверенно написала кривыми буквами на листочке, что принимать.

Мама все делала как надо, как обычно, но Мишке почему-то не становилось лучше. Температура сбивалась только до тридцати восьми, держалась на этой отметке пару часов, а потом настойчиво ползла обратно и успокаивалась на тех же начальных тридцати восьми и девяти. Мишка ничего не ел, не хотел даже смотреть на еду, только под сильными уговорами пил воду через трубочку. От нескольких ложек супа, йогурта, чего угодно начиналась рвота. Врачиха уверенно бубнила про ротавирус, энтеровирус, но то, что она выписывала, не помогало. Прошла уже неделя, потом десять дней, а ничего не менялось. Мишка дремал, постанывал, дрожал от рвотных позывов.

Даша приходила сидеть с ним, хотя толку от нее не было. Она пробовала читать вслух. Раньше он это любил, хоть и отвлекался на всякие посторонние вопросы, а теперь просто лежал, тупо глядя в одну точку. Не говорил ничего, просто лежал, и было непонятно, слышит он или нет. Солнечный свет его почему-то нервировал, заставлял плакать, поэтому шторы всегда были задернуты, и в этом полумраке казалось, что весь мир – это Мишкина болезнь.

Каждое утро Даша просыпалась, и в первые минуты ей верилось, что стало лучше, не могло не стать, и можно будет снова просто нормально жить. А потом она опять смотрела на бумажно истончившегося Мишку с провалившимися щеками, на бледную издерганную маму, и становилось ясно, что все шатко, нестабильно и может развалиться в любую минуту. Папа никому не позволял паниковать – он хотя и хмурился, но был уверен, что нужно подождать, организм справится, и врач ведь подтверждала, что дело обычное.

Сдали анализы, при этом в поликлинику Мишку пришлось нести на руках. Результаты были плохие. Спрашивать, в чем дело, Даша боялась, но мама плакала весь вечер, и врачиха сказала, что нужно в больницу, срочно.

Утром Даша сгорбившись сидела на диване. Смотрела, как мама складывает вещи: взяла свернутую Мишкину пижаму с роботами, положила в сумку, вытащила, подумала, опять развернула и сложила по-другому, воротником внутрь. Даша встала и пошла в детскую.

Мишка, на удивление, не спал. Лежал на спине, смотрел в потолок над собой.

– Ну как ты, получше?

Он медленно, с трудом повернул голову. Нос стал странно тонким, вокруг глаз как будто намазали серыми тенями.

– Если проглотить грязную воду, то умрешь?

– Какую воду? – не поняла Даша.

– Из речки.

– Из какой речки?

Даша села на край кровати, погладила его по руке.

– Тебе приснилось что-то?

Мишка молча посмотрел на нее, потом моргнул и закрыл глаза.

Даша еще подождала, но он, кажется, задремал. Она вышла в прихожую, открыла дверь и, уже выходя, крикнула в сторону большой комнаты:

– Я скоро!

Никто не ответил, да это и не требовалось.

***

Соседская дверь вверху была белой, а в середине и внизу пестрела пятнами от бесчисленных отпечатков рук и ног. Даша во второй раз нажала кнопку звонка и тяжело сглотнула – в горле подрагивала противная нервная жилка. Непонятно, работал звонок или нет: снаружи ничего не было слышно. Но, видно, он все-таки звенел, только тихо, потому что послышались легкие шаги, и соседка настороженно спросила, кто там. Даша, заранее подготовившись, ответила, что соседи, и через несколько секунд дверь открылась. В прихожей стояли двое: позади женщины прислонился к дальней стене мальчик-подросток, тот, самый старший.

Соседка была в длинном цветастом платье, сверху донизу застегнутом спереди на пуговицы. На груди справа в желтых цветах темное пятно – то ли вода, то ли запачкала чем. Пятно немного успокоило Дашу: женщина эта была обычным человеком, а значит, то, что сказала ее дочка, не могло быть правдой.

– Я... Понимаете, тут такая ситуация... – она вдруг забыла все, что собиралась быстро и толково объяснить.

Соседка, помолчав, холодно сказала:

– Мы ничего не нарушали.

На лицо она была некрасивая: глаза слишком близко поставлены, а нос длинноват. Зачем-то Даша это отметила, начиная бормотать:

– Нет, я знаю, я знаю. Понимаете, у меня брат заболел, ему шесть лет.

Соседка сдвинула темные брови, отступила назад и чуть повела рукой, приглашая войти. Даша перешагнула порог и подтянула дверь, защелкнув замок. В квартире было совершенно тихо, пахло вареной картошкой. Пол в прихожей был чисто вымыт, обувь стояла по линеечке – удивительно, учитывая шум, который целыми днями производили дети.

– Ну? – спросила соседка.

Мальчик у дальней стены не отводил от Даши взгляда, в кривовато приподнятом уголке рта чудилась насмешка. Стараясь не глядеть на него, Даша стала объяснять:

– Мы гуляли на площадке...

Женщина молча слушала, глядя куда-то мимо ее лица, на дверь. Когда рассказ закончился, она чуть заметно пожала плечами. Даша вдруг поняла, что это все, никто ничего не исправит.

– Я прошу вас, пожалуйста!

Неожиданно для самой себя она опустилась на колени на чистый линолеум. Влажный запах картошки заполнил ноздри, дышать стало нечем, все вокруг покачнулось, поплыло. В этом размытом мареве Даша увидела, как женщина раздраженно покачала головой, обернулась и что-то сказала сыну. Тот как будто изменился в лице, отлепился от стены, повел плечами и с независимым видом пошел в комнату.

Соседка посмотрела на Дашу и кивнула ей:

– Вставай.

Дышать стало легче, предметы снова обрели четкость. Даша встала. Из комнаты появилась девочка с челкой. Не подходя к матери, она остановилась, зыркнула на гостью и быстро опустила глаза. Женщина о чем-то спросила ее на незнакомом языке, девочка сквозь зубы бросила в ответ несколько слов. Соседка в два шага оказалась возле нее и с размаху влепила ей затрещину.

Даша ахнула: она никогда не видела, как бьют детей, а сейчас эта девочка, не издав ни единого звука, отлетела минимум на метр и растянулась на полу у стены.

– Иди домой, – сказала женщина, развернулась и ушла вглубь квартиры.

Выходя, Даша оглянулась, не могла не оглянуться – взрослый мальчик помогал сестре подняться.

Дома было все то же: мама собирала сумку, Мишка спал. Он спал еще примерно час – все это время Даша сидела рядом и ждала, тупо глядя перед собой, ни о чем не думая. Когда он проснулся, лоб оказался влажным и как будто не таким горячим. Действительно, температура упала, градусник показывал тридцать шесть и девять, а Мишка запросил хлопьев с молоком.

***

– Можешь перевести меня в другой класс? – спросила Даша, глядя маме между лопаток.

Мама замерла на секунду с половником в руке, но тут же пришла в себя, плеснула компота в чашку.

– Почему? Что случилось?

– Да ничего, ну просто мне в этом классе как-то все надоели...

Разумного объяснения не было, и мама хмыкнула:

– Не выдумывай. Тебя же не обижают, нет? Ну вот. Если что, просто постарайся не связываться. Ты же неконфликтная.

Даша была неконфликтная, в этом и состояла причина того, что сейчас происходило в ее жизни. На сборе выяснилось, что сосед теперь будет учиться в их классе. Девочки шептались, наблюдая за ним: волосы темные, а глаза голубые, красиво. Даша старалась не подходить близко – держалась за чужими спинами, как за баррикадой. И все равно постоянно натыкалась на неприятный взгляд, пристальный, с насмешливым прищуром.

Девочки вздыхали еще где-то месяц, а потом всем открылась удивительная картина. Новенький не знал ничего, ни по какому предмету. То есть совсем базовые знания у него, конечно, были: он умел читать-писать, считал кое-как, но во всем остальном его уровень был ниже некуда. Непонятно, как можно было дотянуть до восьмого класса, не умея решать уравнения, делая совершенно дикие ошибки в диктанте и не зная ни единой формулы по физике. Все это выяснилось на входных контрольных. Когда его просили ответить устно, он просто молчал.

– Красивый, но тупо-ой, – подвела итог Лиза.

Даша радовалась этому, она мечтала, что его переведут куда-то или вообще исключат за двойки, но случилось другое. Однажды в понедельник она вошла в класс и увидела, что новенький сидит за ее партой, последней в ряду. Все еще надеясь, что это недоразумение, она сказала:

– Это мое место. Я сижу одна.

Он улыбнулся краешком рта и наставил на нее прицельные точки зрачков.

– Теперь нет. Я тоже тут сижу.

Даша быстро отвернулась и стала доставать учебники.

– Списать домашку дашь?

Она замерла.

– По какому?

– По всему.

Новенький теперь сидел с ней на всех уроках, и почему-то никому из учителей не приходило в голову куда-то его переместить. Даша решала на контрольных и самостоятельных два варианта, себе и ему – причем ему раньше, свое приходилось делать наспех, стараясь уложиться до звонка. На диктанте нужно было сидеть криво, чтобы ему удобно было списывать. Когда его спрашивали устно, она, не дожидаясь его взгляда, открывала учебник на нужной странице и тыкала пальцем, где читать. Он перестал получать двойки, стал хорошистом с редкими троечками. Сама Даша теперь тоже училась на четверки. Раньше была отличницей, с первого класса. Каждое утро она настраивала себя, что ничего страшного, все кому-то дают списать, это можно считать благотворительностью. Но едва переступив порог класса, она видела его взгляд с прищуром, насмешливые зрачки, и сердце обрушивалось в живот, а к горлу подступало отчаяние.

Про себя она так и называла его новеньким. У него были, конечно, имя и фамилия, но Даша чувствовала, что это вынужденная маскировка, все ненастоящее, суть его не в этом. Имя ему было ни к чему. Она ненавидела его так остро и холодно, как люди ненавидят змей и пауков, причем почему-то привычную людскую ненависть к этой мерзости принято было называть страхом.

Девочки думали, что она влюбилась, шептались и подсмеивались над ней – все, даже Лиза, с которой раньше было нечто вроде дружбы. Что думали мальчики, Даша не знала, но щекой ощущала взгляды Саши Короткова. С Сашей не было ничего серьезного, всего лишь несколько незначительных разговоров и улыбок, из которых, однако, возникло ощущение неявной связи. Оба они ходили на баскетбол, Саша в мальчишечью команду, а Даша, понятно, к девочкам, и иногда после тренировки вместе шли домой. Даша думала, что, может, в этом году что-то станет ясно, но ясно теперь было только то, что ничего хорошего не будет.

Однажды на большой перемене новенький сказал:

– Пошли в столовую.

– Я не питаюсь, – ответила Даша, чувствуя недоброе.

– Пошли.

В столовой была толпа: кто-то получал бесплатное питание, кто-то топтался в очереди за булочкой. Недавно поставили автомат с горячим шоколадом, и перед ним тоже вечно стояла небольшая очередь. Благодаря многодетности своей семьи новенький был бесплатником, и ему полагался завтрак: каша, чай и хлеб с маслом. Он уселся за стол с другими ребятами из класса, а Даша хотела пойти и купить булку, раз уж пришла. Но тут он окликнул ее:

– Э!

Все замолчали, Даша замерла. Он вынул из кармана свернутую сторублевку и протянул ей:

– Горячий шоколад принеси мне.

Даша стояла, чувствуя, как горячеет лицо. Все смотрели на нее – все, кто это слышал, и Саша тоже. Вокруг громко говорили, звенели посудой и стучали подносами, а на их небольшом пятачке было тихо. Даша подумала, что не может быть, чтоб это происходило на самом деле, это уже чересчур. Новенький чуть наклонил голову набок. Она, помедлив секунду, протянула руку за деньгами.

***

– Мама, пожалуйста. В другой класс или другую школу, все равно куда. Можно в девятую, я буду ездить. Мне не дают нормально учиться, ты же видишь, что с оценками! Все время дай списать, дай списать! Я так на тройки скоро скачусь.

Мама не хотела понимать, не хотела сложностей:

– Даша, ты как маленькая. Переводиться в самом начале года! Ну, договорись по-хорошему. Скажи, давай я сначала свое решу, а потом уже тебе. Не знаю, я всегда так делала.

Отчаяние накрыло Дашу, и она решилась.

– Мам, дело не только в этом! Я тебе не рассказывала...

На кухню вбежал Мишка, выкрикнул:

– А кушать когда? Я голодный!

Мама улыбнулась:

– Сейчас, скоро уже, беги пока.

Мишка выбежал. Мама терпеливо сложила руки на коленях:

– Так что? Что ты хотела сказать?

Даша встала:

– Да нет, ничего, забудь. Ты права, ничего страшного.

В классе теперь они оба были отдельно от всех. Дашу презирали за то, что так прогибается, а новенького не любили непонятно за что. Наверное, это была неприязнь еще с того времени, когда выяснилось, что он тупой. А может, другие тоже хоть немного да чувствовали его настоящую змеино-паучью сущность. Открыто его пока никто не трогал, но Даша знала, чувствовала, что общее раздражение существует и, возможно, нарастает. Сама она была как космонавт в скафандре: дышала собственным воздухом, чтобы не задохнуться.

Единственным нормальным местом, где можно было жить по-прежнему, оставался спортзал, баскетбол. Даша ездила в спортшколу, там не было никого из ее одноклассников, кроме Короткова, и новенький сюда просто так попасть тоже не мог бы. Даша старалась, у нее были и рост, и худоба, и быстрота, и легкость. Тренер очень хвалил ее, и приближалась поездка на соревнования, побег от всего.

В конце октября темнело рано, а тренировка заканчивалась в полседьмого. Играли с мальчиками, с командой Саши Короткова. Игра была быстрая, шумная и веселая. Мальчики выиграли, но выиграли необидно, по-дружески. Даша вышла из раздевалки и увидела в коридоре Короткова. Она отвернулась, чтобы не стеснять его необходимостью разговора, но он сам окликнул:

– Ты же домой?

Вместе они прошли до остановки, разговаривая о сегодняшней игре, о предстоящих соревнованиях – и Даше было так легко, так спокойно. В автобусе стояли вдвоем на задней площадке близко друг к другу, держась за соседние поручни. Автобус качало, и Сашино лицо тоже то приближалось, то становилось чуть дальше. Глаза у него были обычные, зеленовато-серые.

Саша вдруг спросил:

– А что у тебя с этим? Вы что, встречаетесь?

Даша отметила, что он тоже не назвал его по имени. Она сжалась, крепче хватаясь за поручень, и мотнула головой:

– Нет.

– Тогда что, дружите?

Даша молчала, только моргала все чаще, Сашино лицо понемногу расплывалось.

– Я его ненавижу, – слова вырвались наружу, и она, не в силах остановиться, повторила чуть не по слогам, – ненавижу.

Саша молча смотрел на нее, чуть сдвинув брови, и она рассказала все. Всю историю про Мишку и про стояние на коленях. Все.

– Ты серьезно? – спросил Саша. – Ты что, правда в это веришь?

Даша кивнула, но немного неуверенно. Саша покачал головой:

– Офигеть просто. Ты что, не понимаешь, что это просто совпадение? Он тебя разводит, а ты... Ты родителям не говорила, вообще хоть кому-то?

– Нет.

Саша глубоко вздохнул. Подумав, натянул шапку поглубже на лоб.

– Блин. Короче, забудь это все. Это полная хрень. Пошли эту тварь подальше, а если он тебе хоть что-то захочет сделать, разберемся. Поняла?

Даша снова кивнула и засмеялась. Она вдруг поняла, что не смеялась с самого лета. Было такое чувство, что все это время она бродила по темному подвалу, а сейчас ей вдруг показали светлую широкую лестницу, ведущую наверх.

Из автобуса она тоже вышла с улыбкой. Саше нужно было проехать еще одну остановку – он спросил, может, выйти с ней и проводить, но Даша отказалась. Ей не было страшно, весь тротуар ярко освещали фонари, и если и было одно темное жутковатое место, то уже внутри подъезда, на первом этаже у самого входа, где никак не могли поменять лампочку.

Она шагала быстро, легко, холодный сырой воздух лез за воротник куртки, щипал щиколотки. От стены дома отделилась фигура, лица не разглядеть. Даша шарахнулась назад.

– Чего так поздно ходишь?

Конечно, это был он.

– Я с тренировки. Домой, – она нервно дернула лямку рюкзака.

– Может, погуляем?

Даша вздернула подбородок:

– Нет. Меня дома ждут. И вообще не хочу.

Новенький хмыкнул, не отводя от нее взгляда.

– Ладно. Заходишь?

Он приложил ключ, домофон противно запиликал. Дверь подъезда распахнулась, внутри было глухо, темно и стоял вечный запах подвала. Чертовы старые панельки... Даша кожей чуяла опасность, но не стоять же у подъезда. Да и что он мог ей сделать? Что теперь он мог ей сделать?

Такого она не ожидала. Как только дверь подъезда, мягко чмокнув, закрылась, чужое тело натолкнулось на нее, тесня влево, к двери кладовки. Даша со вскриком ткнулась в холодную крашеную стену и быстро развернулась, упершись в стену рюкзаком, выставив руки перед собой. Ее прижало к стене, чужие отвратительные руки стали шарить по телу, пытаясь задрать куртку, влезть под свитер. Даша, одуревшая, оглушенная, замолотила кулаками, отбиваясь. Голос, от ужаса застывший в горле, вернулся к ней:

– Отстань, отстань, отстань! Помогите! Пошел отсюда, сволочь, сволочь!

Она била куда попало, и он, наконец, охнув, отшатнулся назад. Даша рванулась к ступенькам, к лифту. Там, вверху, уже открылась чья-то дверь, и мужской голос недовольно спрашивал, что там такое, и угрожал вызвать полицию.

Снова и снова вдавливая дрожащим пальцем кнопку лифта, Даша услышала снизу писк домофона, звук открывающейся двери и негромкое:

– Пожалеешь, тварь.

Она с ненавистью выкрикнула:

– Пошел ты!

И повторила на выдохе, привалившись плечом к стене:

– Пошел ты.

Дома она легла и сразу уснула, легко, спокойно. Ночью один раз проснулась, все вспомнила. Думала про Сашку, улыбалась. Как это хорошо, оказывается, просто спокойно жить. Отсесть за другую парту, решать свой вариант, не носить в столовой булки и горячий шоколад... Раздавить наконец эту насосавшуюся крови пиявку.

Уже под утро на нее навалился нескончаемый тяжкий сон. Снилось мерзкое вонючее болото, в котором она как-то умудрилась увязнуть. Липкая тягучая жижа плескалась у самого подбородка, тащила вниз на дно. Даша задыхалась от страха, судорожно перебирала руками и ногами, стараясь хоть как-то удержаться на поверхности. Берега видно не было, и позвать на помощь было никак нельзя: чуть приоткроешь рот – наглотаешься мутной воды.

Сну этому не видно было края, он тянулся и тянулся. Родители, отчаявшись поднять Дашу в школу, отступились, решили дать ей отдохнуть – подросток, нагрузка, шептала мама. То, что происходило с Дашей, трудно было назвать отдыхом. Время от времени она приходила в себя, осознавала, что дома, что то, другое, было ненастоящее, но потом дремота по-хозяйски затягивала ее обратно, и все продолжалось с того же места, где встало на паузу: вязкая холодная жижа, мертвая вода.

Вечером все пришли домой, заставили ее измерить температуру – было тридцать восемь и девять. Вызвали врача. Мама принесла суп, но Даша не смогла его даже попробовать. В запахе еды ясно ощущалась гниль, сырость. Ночью снова было все то же. Грязная слизь липла к телу, тянула на дно, приходилось из всех сил работать руками и ногами, задирать голову, чтобы не нахлебаться.

Утром от света болели глаза, веки резало, как ножом. Мама задернула шторы, уговорила поесть йогурта. Задержав дыхание, Даша взяла ложку в рот – это был склизкий ил, слежавшийся на дне. Ее немедленно вырвало темной жидкостью.

– Желчь, наверное, – сказала мама, – ох... Ну, это, видимо, вирус такой, как у Миши был. Помнишь, летом? Надо подождать, организм справится. Ты хоть водички попей.

Даша попросила трубочку – так меньше чувствовался запах, и можно было сделать несколько глотков. Мама осталась дома, дождалась врача. Вирус, конечно. Больше теплого питья и что-то еще, еще... Не спать, не спать... Сон тащил ее обратно, и не было никаких сил сопротивляться. Плотно сжав губы, Даша дышала носом, потому что наглотаться этой воды означало смерть. Сколько времени это длилось? Само время стало однообразным и бесконечным. Вокруг была семья, все беспокоились о Даше, спрашивали, чего ей хочется, но к ее борьбе за жизнь это не имело никакого отношения. Она барахталась в вонючей воде, и сил оставалось меньше и меньше

– Доченька! Дочь, проснись, слышишь.

Мама осторожно трясла за плечо, вытягивала в реальность. Даша крепко ухватилась за ее руку – толком не придя в себя, вцепилась, ища опору, якорь. Мама вскрикнула от неожиданности.

– Что ты, что ты? Вот, тебе звонят.

Телефон был прислонен к уху, Даша старалась держать глаза открытыми. Звонила Лиза, это было необычно: в последнее время они только переписывались, да и то изредка, по школьным делам. Даша слушала, через силу думала и, наконец, вяло сообразила, что дело было в любопытстве: Коротков подрался с новеньким и сильно его побил.

– Говорят, из-за тебя, – сказала Лиза. – У тебя что, что-то было с ним? Ну, с новеньким? Или с Коротковым?

Даша молчала. У нее не было сил даже послать Лизу подальше. Та, видимо, почувствовала себя неловко:

– Я всем говорю, что нет, что это все сплетни.

Даша все молчала, и Лиза, не дождавшись реакции, спросила:

– А ты что, болеешь?

Даша нажала отбой. Ей снова хотелось спать.

Ноги двигались с трудом, руки уже онемели от бесконечного движения, и в какой-то момент Даша вдруг ясно поняла, что ей не выжить. Плача, не желая смириться с этим, она всхлипнула – вонючая жижа, что стояла у рта, всколыхнулась. Не может быть, чтобы это было все, не может... Неужели никто, совсем никто... И тут ее как ударило, как взорвало изнутри: «Подрался с новеньким...» Коротков подрался с новеньким и побил его! Даша дернулась вверх, замотала головой, забила руками, замолотила вокруг, закричала дико, надрывно. Вот так тебе, понял? Понял?!

И все закончилось. Была ночь. Была комната, обычная, привычная. Сквозь щель между шторами тянулась нитка света с улицы – луна или фонарь. Тело ощущалось легким, почти невесомым. Даша резко села, спустила ноги с кровати – предметы поплыли, но она заставила себя сфокусироваться. Все обретало прежнюю четкость, и мысли тоже. Даша сглотнула: была слабость, но тошноты не было. Спине резко стало холодно – майка была мокрая. Лоб тоже был влажный и прохладный. Температура упала, догадалась она.

Прислушалась к себе: внутри чисто и ясно сияла победа. Она победила всех, всё: соседа, вирус, страх. Совершенно спокойно подумала, что надо будет утром позвонить Саше. Никогда раньше такого не делала, а теперь было нормально.

– Вот я дура, – сказала она вслух и вслух же засмеялась.

Очень хотелось пойти в душ, смыть с себя это температурное болото, эту болезнь – все, что было раньше. Она открыла шкаф, стала искать чистую пижаму. За стеной у соседей что-то стукнуло, как будто упало, потом послышались голоса. Даша прижалась ухом – ничего было не разобрать.

– Пошли вы, уроды! – тихо сказал она, вынула пижаму и пошла в ванную.

Когда легла, сразу пришел сон, обычный, нормальный. Утром ужасно захотелось манной каши, и мама тут же взялась варить. Была суббота, все дома, тихо и хорошо.

– Ну вот, Дашунь, наконец у тебя аппетит появился, – радовалась мама.

Каша была жидкая, как Даша любила, пахла молоком, и не было никакого привкуса. Как хорошо, думала Даша.

У мамы тренькнул телефон, потом еще, еще, еще.

– Да кто там написывает в выходной?

Мама с недовольным лицом потянулась посмотреть, а у Даши вдруг заледенели руки, просто свело пальцы от холода. Она положила ложку и зажала ладони между коленок.

– Господи... Господи, ужас какой! – ахнула мама.

Дашино сердце стукнуло одновременно в ребра и виски так громко, что заглушило мамин голос: «Бух!»

– Мальчик из вашего класса...Бух!...баскетболист...Бух!... Бух!...остановка сердца...Бух!... в реанимации...

– Нет, – Даша замотала головой, – нет, не может такого быть. Нет!

Мама смотрела на нее расширенными глазами:

– Бух!...дружила?

Даша вскочила, не ощущая ног, кинулась к двери, вылетела на лестничную площадку. Встала перед соседской дверью, когда-то белой, теперь залапанной и оббитой ногами. Собралась, сделала глубокий вдох, выдох и нажала кнопку звонка. За дверью была тишина, потом послышались шаги.

Дверь открылась. Даша уперлась взглядом в насмешливые черные зрачки и отвела глаза. Почувствовала, как катится по щеке слеза, неожиданно быстрая и обжигающе горячая. Не глядя смахнула ее ладонью и молча опустилась на колени.