Казалось бы, мы с вами уже давно существуем в условиях больших городов, развитой науки, передовых технологий и доступной информации. Нам уже не надо объяснять непонятное с помощью потусторонних сил, обрядовых запретов или обитающей по соседству нечисти. Тем не менее, такая модель мира (казалось бы, давно утраченная) всё ещё живёт в нас — и впитывается с самого детства. Как раз через фольклор.
Фольклор и современность: как наследие и традиции наших предков живут в нас до сих пор
Вы когда-нибудь стучали по дереву, чтобы не спугнуть удачу? Или вас просили не свистеть, особенно в помещении? Любите петь, когда на душе хорошо? Знаете, что со старшими следует общаться уважительно, а с незнакомцами и вовсе говорить стоит с опаской? Откуда это всё? Что-то диктуется вполне современными правилами безопасности и хорошего тона, что-то укладывается в социальные нормы, да и вообще... «так принято». А почему так принято и кем? Во многом на эти вопросы до сих пор отвечает фольклор. VOICE попросил авторов подкаста студии «Терменвокс» — «Мрачные сказки» — журналиста Митю Лебедева и фольклориста-антрополога Надю Рычкову рассказать, как именно фольклор влияет на нас по сей день.
Иван Билибин «Василиса Прекрасная уходит из дома Бабы-яги», Иллюстрация к сказке «Василиса Прекрасная», 1899
Народные сказки, писанные кровью
Колобок виртуозно избегает расправы от разного лесного зверья, но в итоге погибает, сев лисе на нос. Вывод простой — лесть и хитрость опаснее силы. Сжег Иван-царевич кожу лягушиную и нарвался на неприятности, теперь бежать за тридевять земель, высвобождать любимую из лап Кощея. Мораль — не делай, чего не просят. «Тепло ли тебе девица», — спрашивает зимний лесной дух Морозко у двух девушек. Одна покорно соглашается, вторая же рубит правду-матку. Первая уходит живой и с наградой, от второй в родной дом возвращаются только кости. Не проси у сильных, в тебе не заинтересованных. Не провоцируй жестокость, соблюдай правила и не нарушай запреты. Ведь ты, человек, уязвим в этом страшном мире.
Эти и многие другие сюжеты не обязательно были инструкцией по применению. В конце концов, сказка, а уж тем более волшебная сказка — жанр исконно взрослый, самое то для эпохи, когда развлечений не так уж и много. Но даже дети узнают, чем живет традиционное общество из повседневных поведенческих паттернов и повторяющихся из раза в раз речевых оборотов. В жаркий полдень в поле работать нельзя — полудница нападет (про солнечный удар еще не знали). После Ильина дня купаться нельзя — прихвостни водяного утащат (что явно страшнее чем банальное «холодно уже, простудишься»). В баню после полуночи не ходи — банник задерет (или просто угоришь в парной, а все уже спят кто тебя вытащит).
Елена Поленова, иллюстрация к сказке «Белая уточка», 1889
Но далеко не весь фольклор служил эдакой техникой безопасности, написанной кровью. Запреты и предписания касались и вещей, менее очевидных современному городскому жителю. Например, пасхальное крашеное яйцо спасает жилище от пожара. Рукопожатие через порог может запустить в дом злобную сущность. Колдун на свадьбе — обязательный гость (даже если он неприятный, сварливый и плохо пахнет). Послать к черту или к лешему чревато не только обидой, но и тем что помянутые черт с лешим придут за обещанной добычей... Наряду с практической пользой фольклорные традиции формировали еще одну норму: если что-то работает в не до конца изученном мире, лучше продолжать так делать — иначе мир может рухнуть.
Хорошо забытое старое
Разумеется, за прошедшие века человечество существенно продвинулось в познании мира. Какое-нибудь подношение лешему перед походом в чащу больше не обязательно, особенно если под рукой спутниковый навигатор, яркая куртка и осторожность. Смысл традиций тоже размылся либо же вовсе стерся. Кто вспомнит, что блин — исключительно поминальное блюдо, ведь теперь его можно есть хоть каждый день (разве что с оглядкой на здоровье и фигуру).
Тем не менее, исконное всё равно находит путь и занимает свое место в современности. Доигрались зумеры в мета-иронию — и слушают, как «плывет веночек вдоль ночной воды» с настоящим удовольствием. Ведущие модные бренды представляют осовремененные кокошники и косоворотки в переработанных, но всё же традиционных узорах. Этнофестивали, ремесленные ярмарки, фолк-исполнители, артбуки и видеоигры, музеи и выставки, наконец, праздники и народные гуляния. Всё это безжалостно эксплуатирует подобие культурного кода или бережно вычленяет настоящие, аутентичные остатки — но и то, и другое вызывает неподдельный интерес у тех, кто тянется к корням.
Елена Поленова, иллюстрация к сказке «Война грибов», 1889
Конечно, многое из фольклорного наследия было утрачено или заменено. Типовые «ансамбли русской песни» стерли грани костюмов, манер исполнения или даже гендерного состава (которые могли разительно отличаться не только в разных регионах, но даже в соседних деревнях). Сказки из взрослых стали куда более детскими — и страшные, кровавые, а то и неприличные подробности ушли как травмирующие. А с ними вместе ушла и часть смысла, заложенного еще со времен древних обрядов инициации. Настоящее и самобытное часто подменяется наносным, стилизованным, коммерческим. Вместо истинной культурной памяти мы получаем Масленицу с чучелом на городской площади, ансамбль «Золотое кольцо» и мультяшных богатырей. Поймите правильно, они от этого нисколько не плохие, просто... другие.
Прошлое в настоящем и будущем
Традиции не умирают насовсем. Они могут устаревать, развенчиваться, порицаться под влиянием времени — но куда чаще они эволюционируют и подстраиваются под новое время. Сколько раз цивилизация пыталась заменить традиционное сознание, насаждая, пропагандируя, запрещая — в смене старых верования на религиозные догмы или в борьбе с предрассудками. Традиционное общество оставалось, хоть и не таким громким, жило в тех самых словах, в тех поступках, которые стали просто не такими понятными и объяснимыми. И до сих пор житель 21го столетия нет-нет да и плюнет трижды через плечо, спросит кукушку, сколько ему осталось, и подпоет чему-нибудь народному.
Конечно, интерес к наследию предков, а следом за ним и любовь к корням непостоянны. Волна нарастает, все создают кружки славянофилов, ходят в рубахах и пишут о русской душе — а потом переключаются. Затем еще одна волна: поют в кокошниках и сарафанах, возят за границу «Русские сезоны», ищут старые сказки не только о царевичах, но и о дураках — и снова успокаиваются. Сегодня мы в очередной раз видим эту волну (а то и седлаем, как авторы песен, модельеры, киноделы и даже подкаст «Мрачные сказки»). Соблюдение аутентичности или сиюминутная стилизация хороши тем, что они провоцируют человека на диалог с традицией внутри себя. На диалог с самим собой. На ту самую пресловутую «мудрость предков», «опыт поколений» и «народную самобытность». Так что понимая что-то новое о своих корнях или знакомясь с чем-то малоизвестным мы обретаем ненадолго потерянную частичку древней, многоплановой, разнообразной культуры — и узнаем что-то о самих себе.